Сергей Архипов: «Если у вас действительно есть идея, вы найдете деньги и в России»

Образование, менталитет и стандарты — направления, которые нуждаются в реформах при активном участии государства, по мнению представителя ассоциации выпускников Массачусетского технологического института (MIT) в России Сергея Архипова.

- Каковы, на ваш взгляд, главные предпосылки для того, чтобы в стране могли создаваться высокотехнологичные производства?

- Я бы рассмотрел несколько условий. Каждое из них имеет критическую важность, и ни одно из них само по себе не является достаточным.

Первое — это фактор большого спроса. В принципе рынок большой — порядка 140 млн человек, а если считать СНГ, то это порядка 250 млн. Это все — целевой рынок. И спрос большой и на гаджеты, и на технологические продукты обрабатывающей промышленности и на продукты для энергетики. То есть мы, как нация, имеем большой спрос и можем в рамках этого спроса предъявлять требования к улучшению существенных характеристик технологических продуктов.

Второе условие — есть ли те, кто может творить технологии? В России большое количество талантливых людей, проживающих в стране или перетекающих за границу и обратно. Интеллект в национальном ДНК присутствует – мы изобрели и радио и ТВ, и запустили первый искусственный спутник и создали первую в мире АЭС. Но в факторных условиях у нас, наверное, все-таки еще слабовато осознание государством своего потенциала в создании положительных условий для творчества, поэтому мы и видим эмиграцию интеллекта в те страны где созданы более привлекательные условия для творчества. Такие российские государственные проекты как Сколково и РВК создают условия для творчества и реализации новых технологических идей, и тем самым возвращают Россию в конкуренцию за таланты. Таких проектов в России, безусловно, должно быть больше.

Третий необходимый фактор — это наличие сопутствующих индустрий и инфраструктуры. У нас, например, есть колоссальный по значению в доли от ВВП, сегмент энергетики — добывающей, перерабатывающей и продающей, а также инфраструктура различных НИИ и предприятий-производителей оборудования и услуг. Значит инновации в секторе энергетики объективно найдут поддержку не только на горизонтальном уровне, но и на вертикальном. И, например, ИТ-системы с их решениями для кастомизации и социальных сетей, рано или поздно найдут применение в промышленности.

И последний элемент — это технологические стратегии самих фирм, которые работают на рынке. Осознание того какие конкурентные и технологические вызовы перед ними стоят, и готовность выстраивать широкие сети партнерств и привлекать на работу нестандартно мыслящих инженеров со всего мира – все это способствует развитию технологического потенциала нации. Здесь, и нашим индустриальным лидерам и государству еще необходимо очень много работать.

Если говорить в целом, у нас в стране есть все условия для того, чтобы технологии развивались. Но есть определенные факторы, которые тормозят это развитие. Скажем, незрелость мышления самих индустрий и недопонимание чиновниками своей роли в помощи индустрии. Это два фокуса, с которыми нам всем надо поработать в ближайшее время чтобы повысить конкурентоспособность российских компаний на мировом рынке не просто на уровне разрозненных микросегментов, а так чтобы стать нацией высоких технологий.

- А что касается именно государства, то проблема у нас именно в части регулирования? Или в части недостаточной господдержки путем каких-либо программ федерального или регионального уровня?

- С моей точки зрения, роль государства должна уходить на микроуровень. И от глобальных визионерских идей переходить к конкретной прямой работе. В частности, очевидные сдерживающие факторы развития hitech-индустрии, которые может исправить только государство, - это система образования и система разработки новых продуктов.

В последнее время мы сталкиваемся с тем, что качество образования падает, и даже те качественные вузы, которые, в свое время, массово поставляли студентов, сегодня уже не соответствуют требованиям рынка. Я являюсь также преподавателем кафедры Российской венчурной компании на Физтехе (МФТИ) и вижу, что российский студент имеет очень большую проблему с вопросами лидерства, что критически важно для инженера, который выходит из университета. Ему необходимо понимать не только то, как рисовать и создавать системы на бумаге. Как современному инженеру, ему необходимо понимать - как продвигать собственные идеи. Как сплотить вокруг себя других людей, внешних партнеров, как идею продвинуть внутри компании, и понять — кому она нужна на рынке. Вот этот аспект прикладного значения, в котором очень сильны, например, американские студенты, и в котором сейчас очень серьезно подтягиваются европейские студенты, у нас очень слаб. Мы продолжаем готовить винтиков системы, которые могут решить какие-то конкретные технические задачи, но не могут видеть «лес за деревьями». Именно поэтому, когда мы видим, что к нам в Россию приходят «самсунги», «сименсы» и прочие, то они здесь работают на уровне фундаментальных исследований и компонентов, но не работают на уровне создания новых продуктов. Это совершенно другой набор навыков, которыми российская школа пока не может гордиться.

Следующий элемент — это, разумеется, максимальное упрощение и облегчение жизни SMEs, то есть маленьким и средним предприятиям. В той же самой Южной Корее можно зарегистрировать компанию, по-моему, за 6 часов. В России, хотя в последнее время и есть ряд упрощений, создать фирму непросто. Представьте студента-инженера. Он только выпустился из ВУЗа и у него есть идея нового продукта, для которого нужно создать фирму. Система регистрации и бухучета в РФ — запутанная и ненужная для целей маленьких молодых предприятий, она непонятна для выпускников. То же самое с системой отчетности. И вот эта вся бюрократическая «абракадабра» — она не ведь не создает ценности никому. Здесь государство должно озаботиться и максимально упростить жизнь маленьких технологических компаний.

Вторая часть — это государственные корпорации. Государственные корпорации — это ментальные наследники эпохи Советского Союза и в первую очередь наследники старой инженерной школы, в которой инженер старался совершенствовать продукт, не задумываясь, зачастую, кому он нужен, и какие дополнительные характеристики ему придать. Он просто совершенствовал свой узел «велосипеда», за который отвечал, не всегда по факту, в интересах клиента, который «велосипед» покупал. Поскольку государственные корпорации подвержены прямому воздействию государства, то требуется однозначный четкий новый государственный стандарт НИОКР. Для того, чтобы инженеры, которые работают в госкорпорациях, не просто руководствовались каким-то своими старыми навыками и знаниями, а использовали совершенно новые методики с которыми успешно работают их зарубежные коллеги. Поскольку в российской экономике доминируют корпорации с государственным участием, только государство может качественно изменить принципы разработки новых продуктов и так повысить эффективность большой части экономики.

- По-вашему мнению, почему в России удалось, к примеру, создать автомобильный кластер, но не удалось создать авиастроительный, станкостроительный и прочие кластеры?

- Если посмотреть на суть автомобилестроения и авиастроения, то это принципиально разные виды бизнеса. Суть и принципы автомобильного бизнеса, как известно, задал Генри Форд. Они заключаются в колоссальном массовом производстве стандартизированных элементов, и задача состоит в том, чтобы это сделать максимально быстро и дешево. Если же посмотреть на количество связей, задействованных в авиастроении, то фундаментально это более сложная система, которая живет за счет колоссального объема кооперации. И я бы все-таки слово «кластер» для авиастроения не использовал, потому что если посмотреть каким образом собираются современные «Аэробусы» и «Боинги», то так называемый кластер распространяется из США и в Японию, и в Европу и даже в Россию. Хвост делается в одном месте, крылья в другом, авионика в третьем... И понимание того, как все эти «кусочки» работают вместе, позволяет управлять эффективно производством.

В СССР элемент кооперации был построен по такому же принципу. Были заводы и в Средней Азии, и в Центральной России, и в Сибири. Из отдельных частей собирались потом целые самолеты. Но экономические перемены и различные политические движения, произошедшие впоследствии в ряде регионов, привели к тому, что части системы прекратили свое существование. Возобновить старую систему или выстроить новую систему — это абсолютно разные задачи.

Ну вот хотя бы пример — Sukhoi SuperJet – кооперация с Израилем, с Италией, в той или иной мере дала первый успешный проект. Это совершенно новая модель, когда кооперация происходила между частями системы, которая была создана с чистого листа, а не просто на каких-то тех же самых заводах взяли и сделали новые детали. Это новый вид заводов, новый вид партнеров, новый вид узлов. То есть, была решена комплексная и сложная задача. Нам и в авиастроении, и в машиностроении, и в других отраслях нужно осознать, что мы не живем за «железным занавесом» и научиться эффективно создавать новые кросс-индустриальные и международные партнерства, которые в состоянии конкурировать с теми же Boeing и Airbus кто такие партнерства создавать уже умеют.

- То есть, получается, что такие широкие коллаборации более эффективны, чем географически локализованные производства? Такие, как, например, автокластеры в Калуге или под Санкт-Петербургом?

- Если, опять-таки, посмотреть на автоконвейер и на конвейер по производству кока-колы или пива, то в принципе это одна и та же модель, которая никак не похожа на модель нефте- или газодобычи. А если попытаться воспроизвести некий кластер насильно, предположим, в Архангельске, который бы занимался нефтедобычей, то требуемый объем инвестиций составит сотни «калуг». Не всегда создание кластера экономически оправдано и то что работает для одной индустрии не всегда будет эффективно для другой. Хьюстонский нефтегазовый кластер, например, формировался сотню лет и его скопировать, конечно, можно, но это будет непосильно дорого для любой экономики мира.

- То есть это просто так исторически сложилось, что Хьюстонский кластер или, скажем, Кремниевая долина географически локализованы? А как быть с российскими инновационными локациями, такими, как Сколково или Новосибирск?

- Ну еще Томск достаточно неплохо представлен в области материаловедения и нефтехимии. Это хорошие шаги и востребованные. И если смотреть на Сколково, то надо понимать, что оно создавалось в связи со спросом на определенный вид продукта. В частности, это разработки стартапов. Поэтому как часть системы это нормальная вещь. Но нельзя говорить, что у нас есть Сколково и теперь давайте расслабимся, а они пусть там «пашут». Дело в том, что внимание надо переключать на факторные условия, на систему образования, на возможность коммерциализации изобретений, которые в Сколково создаются на уровне государственных корпораций. Те же самые американские кластеры — Кремниевая долина, Бостонский, Хьюстонский — складывались на основе обычных экономических законов. Там не было государственной политики в области высоких технологий. Просто в Кремниевой долине было много изобретений, связанных, в основном, с изобретением радара. Потом появилась микроволновая печь, работающая по тем же принципам что и радар, которая попала в каждый американский дом и заработала венчурным капиталистам миллиарды.

Такой же принцип совершенно спокойно может быть реализован и в России. Но, поскольку у нас экономический уклад похож на государственный капитализм, то нам, наверное, должна быть близка концепция Сингапура, где каждые пять лет происходит сбор лучших умов всех индустрий, которые садятся и достаточно долго и упорно разрабатывают стратегию развития экономики на следующие десять лет. Причем, независимо от партийных взглядов и неприятия друг друга. Так в Сингапуре создали и индустрию hitech, и нефтепеработки, и биотехнологий.

- Вот что касается государственного капитализма в России, то каково ваше отношение, опять же, на примере той же автомобильной промышленности, к протекционизму? Например, многомиллиардная поддержка Автоваза. В то же время, повышение пошлин на импорт автомобилей... Это, на ваш взгляд, мешает развитию? Или это естественное развитие событий и вполне приемлемо именно для нашей экономики?

- Насколько эффективны инвестиции в автоиндустрию — не могу комментировать... У нас нет, как в том же Сингапуре, «совета мудрецов», объективно решающего — в какую именно индустрию имеет смысл инвестировать государственные деньги и почему... А к пошлинам, как потребитель, я отношусь крайне негативно просто потому что эти пошлины, в итоге, плачу я из своего кармана, а не иностранный производитель который все пошлины, налоги и сборы просто добавляет к цене продажи продукта мне.

- В ряду мер государственной поддержки высокотехнологичных производств есть такие меры, как сниженные обязательные социальные платежи для ИТ-компаний. Возможно, ли и нужно ли такие льготные режимы распространить на другие отрасли или сегменты, то есть, применить их более широко? И есть ли такие примеры за рубежом в других странах, как развивающихся, так и развитых?

- В тех же США есть штаты с тяжелым налоговым бременем, например, Массачусетс. А в соседнем штате Нью-Гэмпшир легкое налоговое бремя. Но если посмотреть, на успех экономического развития, Нью-Гемпшира и Массачусетса, то мы увидим, что Массачусетс далеко впереди. Да и Калифорния тоже не является налоговым раем. Поэтому я не готов согласиться с утверждением, что налоговые льготы являются ключевым фактором успеха экономик региона или страны. Видимо все-таки важнее факторы условий, когда есть совокупность таланта и капитала, чтобы талант встретился с капиталом и начал свой талант реализовывать. Вот эти вещи, как мне кажется, более важные — обеспечить возможность таланту творить и получать доступ к финансированию. Частному или государственному — не важно. Главное, чтобы это было все-таки ответственное финансирование. Поэтому частное финансирование мне нравится больше – оно, на мой взгляд, влечет большую эмоциональную привязанность и ответственность перед кредиторами.

- Как раз вполне очевидна проблема того, что господдержка венчурных инвестиций не привела к каким-то заметным результатам, потому что у нас венчурное инвестирование происходит в объеме где-то десятков миллионов долларов в год. И при этом мы наблюдаем периодически отток капитала. Получается, что бизнес в венчур по-прежнему идти не хочет. Как, на ваш взгляд, можно стимулировать или мотивировать бизнес вкладывать деньги в венчурные проекты?

- Венчурный капитализм — это не панацея и не ключевой индикатор. Это один из инструментов поддержки системы инноваций. Один из элементов создания условий для творчества. Когда вы не можете достучаться в дверь государственной поддержки, вы можете прийти к венчурным капиталистам, и если вы убедительно выступите, то деньги в ваш проект проинвестируют. И я верю в то, что если у вас действительно хорошая идея, вы найдете деньги в России. То количество стартапов, которые я вижу на рынке, хорошо коррелирует с тем объемом инвестиций, осуществляемых венчурными фондами. Это вполне адекватная динамика. Спрос со стороны стартапов порождает предложение и инвестиции со стороны венчурного капитала.

То, что объем венчурных сделок небольшой — это не страшно. Главное, чтобы был большой поток интересных проектов. С хорошими проектами у нас пока тяжело однако есть целая категория людей, которая прикидывается предпринимателями — это серийные победители конкурсов стартап проектов. Их проекты слишком хороши чтобы быть настоящими, поэтому они и не материализуются в реальные продукты.

- Есть мнение, что разработчики, зачастую, создают интересные проекты, но не вполне способны их просчитать и на своем этапе оценить их экономическую эффективность. Как вы считаете, разработчики сами должны доходить до этого навыка продвижения, либо это должны быть какие-то специальные люди с отдельным специальным образованием, чтобы функционировала такая связка — инженер-стартапер плюс специалист-рационализатор?

- В США это работает так. Я учился в MIT — это технический вуз, в котором есть бизнес-школа. Соответственно, в этом техническом вузе инженеры встречаются с бизнес-людьми. Есть объединенные классы, в которых цель — создать новый стартап. А, по сути, познакомить инженеров с их бизнес-коллегами и сделать бизнес-план, сформировать понимание — кому это изобретение нужно, найти его способ применения. Такая же система у нас сейчас формируется на Физтехе, где есть кафедры РВК и Роснано. Эффективно работают и региональные вузы. Например, Уральский федеральный университет имеет сильный инкубатор, где уже есть образцы проектов. В том же самом Томске есть движение. Единственное надо, чтобы это движение носило не точечный характер, а было элементом национального инновационного движения. То есть, чтобы в любом вузе, не обязательно именитом, были возможности для ребят, которые что-то изобретают, встретиться с ребятами, которые могу помочь им с бизнес-моделью, и в итоге запустить интересный проект.

Стартаперы, безусловно, должны тащить свой проект сами. Потому что если у тебя нет к нему привязки, и ты в него не так веришь, то рассчитывать на то, что ты там что-то изобрел, куда-то подал, сдал, и с этим что-то произойдет, и кто-то что-то доделает — это такая уже этическая проблема, когда никто не отвечает за качество итогового «костюма». То есть «пуговицы» — хорошие, «рукава» — хорошие, а все вместе работает очень плохо... Веришь в свой проект – значит будь готов инвестировать в него все свое время и деньги.

- А насколько, на ваш взгляд, перспективен у нас краудфандинг? Допустим, если в России создадут площадку, аналогичную Kickstarter.com?

- С моей точки зрения, краудфандинг, как и венчурный капитализм, это один из элементов системы финансирования. Вы можете, например, купить порошок в универмаге, а можете купить его по сетевому снабжению «AmWay», но это будет тот же самый порошок, который выполняет ту же самую задачу — стирает белье. Также и с источником финансирования — дал ли деньги венчурный фонд, или вы нашли их через краудфандинг, или получили грант, или еще как-то — разницы нет.

Краудфандинг, краудсорсинг — последние такие хиты нашего российского общества — скорее меня вводят в замешательство и удивление. Мы как-то всегда стараемся найти эдакую «щуку» чтоб можно было на печи сидеть, а кругом все само делалось. И здесь, наверное, уместно рассказать историю, когда к нам в MIT приехали два депутата Госдумы и встречались с русскими студентами. Первый вопрос у них был: «Скажите нам, изобрели ли здесь в MIT какую-нибудь новую концепцию, которая позволяет экономике сразу перескакивать на качественно другой уровень?» Cтуденты переглянулись и сказали: «Ну работать надо, и все». Кроме честного труда других инструментов создания ценности нет.

- Насколько важны для отечественных стартаперов степени и сертификаты — MBA и прочие?

- Степени и сертификаты — это все-таки разные вещи. Бывают профессиональные сертификаты, которые подтверждают, что стартапер может эффективно работать в той или иной системе. И вместо 20 минут на операцию он тратит две. Если он у него есть — это здорово, а если он и так может тратить две минуты на проведение операции, и считает, что ему не нужен сертификат, ну и не надо ему инвестировать в это.

Степень MBA – не помогает, и не мешает. Она также не является панацеей и гарантией счастливого будущего. Надо четко понимать — зачем она вам нужна? Если вы с ее помощью сможете зарабатывать деньги, то однозначно да. А если вы не понимаете зачем вам это надо, но все это делают, это значит, что какая-то степень у вас будет, но смысловое значение и маржинальный доход от нее, видимо, стремится к нулю.

Если у вас есть определенный набор навыков, и вы чувствуете, что у вас нет другого набора навыков, значит ваша персональная ценность повысится в десятки раз, если вы найдете партнера, который добавит нужный набор навыков, и вы вместе сможете создать очередной Google или Yandex. Но если вы будете стараться овладеть всеми навыками самостоятельно, то просто можете потратить много времени. А за это время вы могли бы создать c партнером много удачных проектов, которые не произойдут, только потому что вы будете грызть гранит науки.

- Что, на ваш взгляд, конкретно необходимо изменить в нормативно-правовой базе и, возможно, принять какие-то законы, чтобы активизировать ситуацию с изобретениями, с hitech?

- Я считаю, что нужно создать государственный стандарт разработки продуктов, в который необходимо включить и элементы краудсорсинга, и элементы корпоративного предпринимательства, и возможности широчайшего сотрудничества внутри России и за ее пределами... Причем, не просто включить, а прописать — как это можно делать. И начать учить студентов инженерных профессий в вузах работать по этому стандарту, создавать им для этого соответствующие классы, в которых бы они творили свои стартапы, давать им возможность реализовывать свои лидерские качества при создании и ведении своих проектов, своих продуктов; и далее - выведения их на уровень промышленного прототипа.

Нам нужен такой стандарт по разработке новых продуктов, который учитывал бы современные реалии, не надеясь на то, что инженеры что-то там сами изобретут. Им надо помочь смотреть шире. И это задача государственного масштаба — научить инженеров смотреть шире и быть инноваторами.

Беседовал Александр Минайчев